Из повести «Витька и космос»

– Ой Саня, пэче, та ж сил нэмае, – Алла подвешивала на ржавый скрипучий безмен ведро с помидорами и, разом, поправляла на голове чалму, намотанную из бордово-зелёного платка, – семьдесят рублёв, та ж за минус двадцатки, шо вичор дал, того, бачишь, должон полтинник.

– Вечером занесу.

– Та нехай, – Алла отёрла руки о подол синего в крупных жёлтых подсолнухах халата, — ось и пэче…

– Та шо Вы, мама, пэче та пэче, – пробубнил из полумрака кухоньки голос её сына Виктора.

Я пригляделся: Виктор ловко выуживал пальцами макаронину из розовой, с отколотой эмалью, миски.

– Маленько припэкло жопу, так вины ей вже и хвиляють. – Извиваясь, макаронина со свистом ушла в сложенные гузкой жёлтые от махры губы: – В Африке вшибче жарэ, да, Саня.

Витька разом образовался в узеньком дверном проёме: огромный, взъерошенный, с дочерна загорелым торсом и неожиданно худыми бледными ногами, торчащими из цветастых широченных шорт волосатыми макаронинами.

Протянул мне мосластую наработанную крестьянскую ладонь:

– Привет, братуха! – и, пристально глядя в глаза, с удовольствием, до хруста сдавил мою кисть: – И нэ чого, пупуаси нэ жалуются… – И осклабился.

Виктор после травмы на мотоцикле, на котором он по пьяни влетел с грейдера на местное кладбище, где и нанизался башкой на крест, словно жук в энтомологической коллекции на булавку и имел вследствие чего минус 126 граммов серого вещества (со слов самого Витьки) и странное, выпукло-вогнутое асимметричное лицо, при разглядывании которого через минуту-две начинало ломить голову – был настроен решительно.

– Сами и виноваты, – Витька сделал жест, изобличающий разом всё население Земли. – В природу лезуть – на…, в землю лезуть – на…, в космос аппараты пуляють – на… Бог, Вин усэ бачит… А шо, Саня, нэ так?

Я кивнул, дескать, – так.

– Ось кого отпустить вин бачит, а… – Витёк поднял глаза к цветастому клеёнчатому пологу кухоньки, – а кого и наказать. – Витёк отправил в рот кусок селёдки. Сладко причмокнул.

– Типа прокурора, – поддел я.

– Ага, – Витька осклабился щербатым ртом, – прокурора. Ось вины в Кремле ихнем к Марсу ракету запулили… чи хотят… Слыхал? А на шо вина мне та ракета? А ей балакають пятнадцать годив лэтеть. Уже пять лэтит и полпути не пройдено. Бачишь? Ещё пять лэтит – и только половина с маленьким гаком. И шо… Тех хмырей уже и нэмае, шо запулили. По утекали усэ. Гроши по карманам пораспихали и утекли… А вин, цей корабль, дурак, летит… А мне вин куды?

Витька пропал и через миг выскочил из кухоньки, держа в огромной ручище маленькую детскую рогатку.

– Ось дэвись, – кричал Витька, тыркая рогаткой в сторону огорода. – Если б вин, цей корабль, мимо огорода пролетал, – Витька прищурил глаз, целясь за крону огромного грецкого ореха…

Я поднял глаза и обомлел: сквозь листву невнятно просвечивал огромный бок космического корабля.

– Так я б цей кремень и ему в лобовину бемц! – Витёк выстрелил.

Раздался резкий сухой характерный треск, как если лобовое стекло лопается от камня, вылетевшего из-под колёс летящей спереди машины. Мелькнуло ополоумевшее лицо космонавта. Космонавт очумело махал руками за бронированным триплексом иллюминатора и что-то орал, беззвучно, по-рыбьи разевая рот… Потом корабль исчез.

– И усэ! – Витёк сунул рогатку в карман грязных шорт, потёр сначала одну ногу о штанину, затем другую, сунул ручищу в висящую на гвозде сумку, поудил и вытащил увесистый ломоть каравая. – Хочешь, братушка? Тёплый выше матка спекла… Ни? Ну, як хочешь! – запихал кусок в беззубый рот, скрючился в три погибели и втиснулся в полумрак малюсенькой кухоньки.

– Та нехай, – махнула ручкой Алла. – Я ж, Саня, сегодня таку гарну селёдочку прикуповала, – Алла смачно причмокнула. – Пидемо, побачишь…

– Та шо Вы мама балакаете, – забасило из кухоньки. – Видны кости, ось, побачте… Витька покрутил на вилке большой шмон рыбы и запихал в рот.

– Ось дывись, Саня, який, – всплеснула маленькими полными ручками Алла и отёрла их о цветастый подол. – Не чого с утра нэ зробил, а вже брешит.

Я подхватил авоську с Алиными помидорами и зеленью и пошёл к калитке.

– Деньги вечером, – крикнул я из-за штакетника, – приятного аппетита.

– Та заходь… Геть ветцеля, – Алла ловко отпихнула во двор увязавшуюся было за мной дворовую собачку и задвинула щеколду, – ось и пэче…

Я повесил сумку на руль и повилял, хрустя ракушечником, к дому.

– Ну и печёт, – я плотнее натянул на голову вылинявшую бейсболку. – Спасу нет…

От кладбища, с грейдера, по нашему проулку мимо пропылила красная девятка Валерки Курыся, с Коллективной… Гукнула.

Я оглянулся. За опущенными окнами салона подпевал орущим динамикам и что-то кричал мне, размахивая руками, Валерка. Смешиваясь с пыльным шлейфом за машиной неслось: «…А я такой холодный, как айсберг в океане…» Я махнул рукой и, цепляя головой ветки вишняка, свернул к своему синему палисаднику.

А где-то в чёрном бесконечном космическом океане неразличимой холодной звёздочкой летел к загадочной планете Марс космический корабль. Его раскинутые секции кремниевых батарей питали энергией сложнейшие приборы, и те отчаянно и жалостливо посылали и посылали к почти невидимой планете Земля радиосигналы: пип, пип-пип-пип, пип…

«А хорошо-то как… – я стреножил у калитки велосипед, задрал голову в жаркую синеву и, размазывая слёзы от слепящего солнца, глупо заголосил: – …А я такой холодный…»

Александр Блинов. 2014 год, маленький южный городок.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>